Зарегистрирован: 09.06.2009 Сообщения: 4985 Откуда: Новосибирск
Добавлено: Ср Мар 13, 2019 5:48 am Заголовок сообщения:
В 2013 году два знаменитых дирижёра решили записать с первоклассным оркестром CD с маршами. Вроде бы ничего необычного, только вот местом записи была выбрана... знаменитая мюнхенская пивная:
Оказывается, сей CD был выпущен не просто так, а с благотворительной целью. Все средства от его продажи должны пойти академии Мюнхенского филармонического оркестра (der Akademie der Münchner Philharmoniker).
Добавлено: Ср Май 29, 2019 9:36 am Заголовок сообщения:
Спасибо,тов.Майор,напомнил.Название указанного марша в разных источниках бывает разным:"Старый товарищ" и "Старые товарищи".Какой из них правильный? _________________ Не маршем единым живет духовик.
Зарегистрирован: 09.06.2009 Сообщения: 4985 Откуда: Новосибирск
Добавлено: Пт Май 22, 2020 8:29 am Заголовок сообщения:
Во время поиска информации наткнулся на переводы Андрея Добрынина стихотворений Детлефа фон Лилиенкрона [1844-1909], написавшего среди прочего, и о военной музыке:
Die Musik kommt [1883] | Оркестр проходит
Дин-дин, бум-бум и чинг-ба-бах,
Как будто едет падишах,
Шумов рассыпалась орда -
И трубы, словно в день Суда,
И колокольцев гроздья,
И бухающий бомбардон,
И мужественный геликон,
И пикколо, и корнетист,
И барабанщик, и флейтист,
И капитан за ними.
Заносчивый, как петушок,
Под подбородком ремешок.
Как перевязь его стройнит!
О Зевс! Какой серьезный вид!
А следом - лейтенанты.
Один румян и смугл второй,
За стяг они стоят горой.
Стяг близок, шляпы снять пора,
До гроба мы верны, ура!
А следом - гренадеры.
У зрителей звенит в ушах -
Таков уж гренадерский шаг,
В округе всякое стекло
Звенящей дрожью проняло,
А также всех девчонок.
Здесь Мина, Трина, Штина - все,
Щека к щеке, коса к косе,
И синь восторженных очей
Подбадривает трубачей,
Но музыка проходит.
Динь-динь, бум-бум, бурум-бурум -
Но все слабее этот шум,
Вот он совсем уже далек...
Как будто яркий мотылек,
Порхнув, растаял в небе.
Но два стихотворения показались подходящими под гриф "Однако":
Der Tod des verbannten Marschalls | Смерть ссыльного маршала
Маршал у башенного окна
На сад пустынный взирает.
Еще десять лет изжито сполна,
А он всё не умирает.
"Зачем сиянье летнего дня,
Когда оно тяготит меня!
Пустая дорога... А если бы
Там шел солдат утомленный,
Тем более если бы пыли клубы
Поднял строй батальонный,
Тем более если б полк проходил -
Меня бы, наверно, удар хватил,
Разбилось бы сердце, сердце".
Дробь барабанов вдали слышна,
Где тракт выходит из леса.
Полуденным солнцем раскалена,
Блестит штыковая завеса.
Мимо поместья идет батальон,
В такт колыханию ротных колонн -
Солдатское пенье, пенье.
Смятенье у маршала на душе,
И он скрывается в доме,
Чтоб появиться, в форме уже,
Опять в оконном проеме.
За десять лет изгнанья - впервой
Блестит в петлице крест боевой -
Крест воинской чести, чести.
Равненье налево стоит батальон,
Команде краткой внимая,
Склоняются долу кисти знамен,
Как будто просьба немая.
А после трижды гремит ура,
И эхо грохочет в чаше двора -
Да здравствует император!
И, сделав четкий полуоборот,
Походным уходят маршем
Под дробь барабанов колонны рот,
Один остается маршал.
И, вслед колыханью дальних знамен,
В проем оконный шагает он,
К солдатскому счастью, счастью.
Treue um Treue | Верность за верность
Лейтенанту фон Шёнау-Веру и унтер-офицеру Альбесу
Отряд прикрытья в колючем буше -
Герреро восстали, близится бой.
Всё ближе полные ярости вопли,
Кафры в атаку валят толпой.
Они уже вломились в кустарник,
До строя пять шагов не дошли:
Лейтенант с пробитым стрелой коленом,
Падая, громко скомандовал: "Пли!"
До вечера он командовал четко,
Без перевязки лежа в песке,
И вот на закате взошла победа
В битве, висевшей на волоске.
А рана плохая, надо бы резать,
Надо, конечно же, в лазарет,
Но шел отряд налегке, без повозок...
Что же, выходит, спасенья нет?
"Трое, ко мне!" - скомандовал унтер,
Носилки из ружей соорудил,
Сто тридцать верст до тыла, и все же
Они понесли лейтенанта в тыл.
Идут они по холмам песчаным,
Колючий буш - и опять пески,
Идут они медленно, чуть шатаясь,
Как старцы, - с винтовкой вместо клюки.
Шатает их всё больше и больше,
Ведь есть же силам людским предел,
Но шаг за шагом, но шаг за шагом -
И лагерь палаточный забелел.
Требовал раненый: "Бросьте! Бросьте!" -
Но унтер впервые не слышал команд.
Как ровно дышится! Мы добрались,
И, кажется, вовремя, лейтенант.
Зарегистрирован: 09.06.2009 Сообщения: 4985 Откуда: Новосибирск
Добавлено: Вт Июн 23, 2020 11:57 am Заголовок сообщения:
В 1973 году оркестр штаба Прибалтийского военного округа издал два миньона, на одном из которых была записана «Песня латышских стрелков» (Latviešu Strēlnieku Dziesma) вместе с вокальным ансамблем под упр. Эдгара Рачевскиса. Казалось бы ничего странного, так и должно быть, да вот только мелодия…
А мелодия была из известной дореволюционной «Военной песенки» Владимира Сабинина, той самой, где
Оружьем на солнце сверкая
Под звуки лихих трубачей…
Вполне естественно, что такое бравое начало было оставлено, а вот дальше уже пошёл «текущий момент»:
Через старого града ворота
Входит полк стрелков-латышей.
Mirdzot šķēpiem zeltsaules staros,
Tauru skaņās kad viļņojas gaiss,
Cauri pilsētas vecajiem vārtiem
Ienāk latviešu strēlnieku pulks.
Зарегистрирован: 09.06.2009 Сообщения: 4985 Откуда: Новосибирск
Добавлено: Чт Июл 30, 2020 5:30 am Заголовок сообщения:
Грустная история: Дирижер
Автор Джасур Исхаков. Прислала Мастура Исхакова. У кого есть фотографии для иллюстрации этого рассказа — присылайте, пожалуйста.
На центральную аллею парка можно было попасть с трех сторон. Слева, через «Котлованчик», лучшую пивную, о которой я еще расскажу, справа, по пологому спуску, мимо одиноко стоящей балерины, и по главной лестнице в центре. Каждый посетитель парка попадал на эту аллею своим путем, в соответствии со своими наклонностями и характером. Кто-то слева, по дороге выпив кружечку пивка со сто граммами в придачу, кто-то по спуску, мимо кинотеатрика под открытым небом, в котором бесплатно показывали документальные фильмы, но большинство отдыхающих спускалось по главной лестнице, широкой и торжественной, мимо львиных морд, из пастей которых лились струи воды. Шли, обычно, неторопливо и степенно, снимая шляпы, здороваясь со знакомыми и друзьями.
В центре аллеи, среди цветника стоял бетонный Сталин, покрашенный серебрянкой. Оттого что вождя старательно и прилежно красили каждую весну, его несколько оплывшая фигура была покрыта чешуйками старых многочисленных слоев. Он смотрел куда-то вдаль, мимо площадки из красного песка, по которому чинно прогуливались мужчины в чесучовых белых костюмах и покрашенных зубным порошком парусиновых туфлях, женщины в крепдешиновых платьях и туфлях поверх белых носочков, их дети разных возрастов в ношенных, но аккуратно выстиранных одеждах с совсем незаметными заплатками. В воздухе витал яркий запах духов «Красная Москва», холодного мужского одеколона «Шипр», кисловатый дымок от папирос «Казбек», аромат жарящегося шашлыка.
Левее шелестел фонтан какой-то необычной формы. Из бетонных же, но позеленевших вазонов, стекала вода.
Дальше, в самом конце аллеи заманчиво поблескивала лампочками раковина эстрады. Некоторые шли в летний кинотеатр, кто-то проходил дальше, в пивную «Островок», кто-то шел в шахматный клуб, где играли в домино, шашки и шахматы, но многие ждали восьми часов вечера, когда на эстрадную площадку поднимался военный духовой оркестр. Это зрелище было совершенно бесплатным и, наверное, поэтому все скамейки перед раковиной, были загодя заняты. Музыканты в отглаженных парадных мундирах, рассаживались на табуретках, расставляли никелированные пюпитры, с серьезными лицами листали ноты и продували свои блестящие золотом трубы. Разноголосица настраиваемых инструментов была своеобразным вступлением к концерту. Традиция шла еще, наверняка, с царских времен, поэтому часть репертуара обычно состояла из старинных маршей, вальсов и полонезов.
А сбоку от эстрады, в тени чахлых кустов боярышника, стоял человек в темной помятой рубашке с длинными рукавами, в брюках непонятного цвета и потертых дырчатых сандалиях на босу ногу. Трудно было определить его возраст, потому что он был худощав, даже костляв, на носу висели очки-велосипеды, а серые, зачесанные назад волосы, блестели бриолином. Он приходил сюда каждый раз, когда выступал оркестр и постоянные зрители хорошо его знали. Он заранее отламывал прямую ивовую палочку, очищал ее от коры, и, в ожидании начала концерта, присаживался на корточки, словно стараясь слиться с зеленью, спрятаться от многочисленных зрителей, которые всегда наблюдали за ним, посмеивались и показывали пальцами в его сторону, лузгая семечки и покуривая папиросы «Север».
На сцене зажигался полный свет и выходил пожилой майор, дирижер военного оркестра. Он сдержанно кланялся и громко и четко (тогда не было привычных микрофонов) объявлял: «Выступает духовой оркестр Туркестанского военного округа. «Амурские волны». Вальс…».
Прищелкнув каблуками начищенных сапог, он оборачивался, строго оглядывал свой оркестр, постукивал палочкой по краю пюпитра и поднимал руки. На мгновение в воздухе повисала пауза.
И через секунду все пространство наполнялось звуками. Мягко вступали альты и трубы, хрипло пел фагот, ухали тубы, погромыхивал барабан, позванивали металлические тарелки и треугольники. Грустная гармония старинного вальса, казалось, проникала в самое сердце. А потом мелодия переходила на высокие ноты, и солировали уже черные флейты и серебряные пиколло…
А в тени, слева, у облупленного кирпичного фундамента сцены, дирижировал человек в сандалиях. Он поднимался на ногах, покачивался в такт музыки всем своим худым телом, волосы его сбивались на лоб, а из под очков по щекам текли слезы… И не от грусти или страдания, нет. Человек, забыв обо всем на свете, словно светился от счастья и непреодолимой радости.
Большинство зрителей, особенно в первых рядах зала, смотрели не на оркестр, не на майора на сцене, а на этого тщедушного человека в кустах, на его то плавные, то судорожные движения. Белая палочка мелькала в тени кустов, и этот странный дублер военного дирижера каким-то непонятным образом обострял восприятие вальса, делал его почти трагическим…
«Амурские волны» сменялись каким-нибудь «Маршем энтузиастов», а за ним плыл в воздухе полный невероятной грусти полонез Огинского. И снова звучали мелодии из советских фильмов, чардаши, па-де-грасы и фокстроты Цфасмана. А человек в кустах продолжал дирижировать, уже вовсе не замечая ироничных взглядов и перешептываний.
Обычно, выступление духового оркестра заканчивалось маршем «Прощание славянки». Зрители знали об этом и поднимались со своих мест.
Человек делал свое последнее движение вместе с музыкантами и потом незаметно уходил, словно растворялся в темени кустов. Может быть, не хотел чувствовать на себе назойливое любопытство отдыхающих.
…Прошло много лет. Я уходил служить в армию. На станции «Ташкент-товарная» было многолюдно и суетно. Пели под гармошку пьяные компании, какая-то девушка навзрыд плакала, матери совали своим детям пакеты с едой, вдоль обшарпанных вагонов со сломанными стеклами стучали каблуками офицеры-«покупатели» и сержанты грубыми голосами выкрикивали чьи-то фамилии… Провожавшие меня мама и жена тихо плакали. Мне было тоже грустно, но я держался, стараясь успокоить близких мне женщин, пытался даже шутить.
И вдруг, совсем рядом, зазвучал тот самый марш. «Прощание славянки»… Я почувствовал, как сжалось что-то в груди от этой мелодии, от этого звонкого, минорного голоса флейты. «Ну вот, и ты заплакал!» – успокаивала меня мама, вытирая выступившие вдруг слезы. И жена ободряюще улыбнулась: «Все будет хорошо! Всего то – один год!»…
Бог знает, от чего вдруг человек начинает плакать или наоборот, смеяться. Есть, конечно, внешние причины. Но есть и что-то глубинное, которое живет лишь в твоей памяти.
Я вдруг явственно вспомнил лицо человека с ивовой, «дирижерской» палочкой в руках. Он стоял перед Вовчиком по кличке Волдырь, окруженный шпаной из трущоб «Шанхая», что была на берегу Салара, и беспомощно и растерянно говорил, что без музыки он не умеет дирижировать. А низколобый Волдырь настаивал на своем, дыша на него перегаром водки и пива. Потом он сломал его палочку и толкнул. Как говорил потом на суде Волдырь, и, может быть, это была правда, он вовсе не хотел убивать «Дирижера», просто хотел, чтобы тот «продирижировал» для него… Человек упал и ударился виском об угол бетонного парапета.
Постоянные слушатели духового оркестра некоторое время машинально приглядывались к кустам, где обычно прятался тот человек. Но была уже осень и выступления оркестра прекратились. А на следующий год его никто и не вспоминал. Он ушел из их жизней, как уходят и растворяются облака в небе, как улетает неизвестно куда сухой кленовый лист в декабре.
«По вагонам!» – крикнул гортанно сержант, перекрывая звуки духового оркестра, который все продолжал играть «Прощание славянки»…
…Когда вы дочитаете до этого места, послушайте, или хотя бы мысленно вспомните этот марш. И вы поймете, что писать дальше мне просто нет смысла.
Зарегистрирован: 09.06.2009 Сообщения: 4985 Откуда: Новосибирск
Добавлено: Ср Ноя 11, 2020 10:47 am Заголовок сообщения:
Припев „Марша артиллеристов“ (помните, „Артиллеристы, Сталин дал приказ“?) повторяет в миноре шансонетку „Ах, мой миленок, как ты хорош“. — Исаак Дунаевский.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах